Мы в Алуште

ЦЮРИХ

Это самый большой красивый стариннейший город
Швейцарии. Его считают банковской столицей
Европы. Хотя формально столицей этого
государства является Бёрн, именно Цюриху

присвоено почетное звание главного культурного
и финансового центра Швейцарии.
В центре города сохранилось множество средневековых
сооружений. Считается, что основателем Цюриха
является Людвиг II.Город отличается прекрасным
географическим расположением. Прежде всего - это
Цюрихское озеро, занимающее более 4 кв.км, и две
крупные реки Лиммат и Зиль. Кроме того, город

окружают отроги Швейцарских Альп.
Одной из главных улиц Цюриха является Банхофштрассе
(Bahnhofstrasse)- деловой и финансовый центр Европы.
На этой улице находятся самые роскошные магазины,
рестораны, кафе и отели .Вы можете зайти в такие
известные бутики как Tiffany, Cartier,Chtistian Dior, Yves
Rocher и многие другие. Здесь продаются знаменитые
на весь мир швейцарские часы и ювелирные изделия,

находится один из знаменитых отелей Цюриха
Savoy Baur en Ville.
На Банхофштрассе 87 расположена другая гостиница -
St.Gotthard 4*, которая находится в шаговой

доступности от железнодорожного вокзала Хауптбанхоф.
Он был построен в 1889 году, а недавно был
отремонтирован, модернизирован и расширен.
Жилые кварталы Цюриха имеют, как правило, невысокую
этажность. В старом городе есть только две основные
доминанты - это собор Гроссмюнстер и аббатство
Фраумюнстер, расположенные на противоположных
берегах реки Лиммат. Здесь можно  увидеть извилистые
улочки, старинные готические сооружения и соборы!

                                         ВОЙНА. ЭВАКУАЦИЯ
           
  22 июня 1941 года в воскресенье с утра была чудная погода, День,
теплый  - солнце. Меня послали с бабушкой, которая после инсульта
не могла говорить, в парк. Я надела новое розовое платье,  взяла
большой мяч  и мы отправились. Когда вернулись, в дома все были
в горе. Мне сказали - война! В первый момент мне стало даже
интересно, это что-то новенькое, потом я увидела мамино совсем
расстроенное лицо и поняла, что это большое всеобщее несчастье.
   Началась эвакуация населения. У нас дома решался вопрос: посы-
лать ли меня одну или ехать куда-нибудь с мамой и тетей Лялей. Папа
оставался, так как был военнообязанным. Тетя Валя и Лидия остава-
лись с больной бабушкой.
   Начались воздушные тревоги, я с мамой выходила на дежурство к
воротам с маленьким противогазом. Во дворе жильцы копали траншеи,
мы заклеивали окна полосками бумаги. Где-то далеко громыхала ка-
нонада, соседи говорили, что это наши отгоняют немцев.
   Из-за нерешительности родителей мы выехали с одним из послед-
них эшелонов из Пушкина. У станции Мга немцы бомбили каждую
ночь проходящие составы. Ночью впереди нас идущий эшелон был
разбомблён.
   В нашем вагоне ехали только женщины с детьми. Одна из женщин
с очень красивой маленькой девочкой рассказывала маме, что муж
летчик был на западной границе. С начала войны от него не было
никаких известий. В конце она горестно заметила, что она не знает,
где он, а он не знает, где она. На меня это произвело тягостное
впечатление. Позже уже в другом эшелоне, уходящим в Сибирь,
таких женских историй я слышала много.
   Мы доехали до города Буя, поселились по рекомендованному на-

Буй. Вокзал

Буй. На реке Вексе

шими друзьями адресу на окраине города. 1 сентября я пошла в мес-
тную школу. От папы и тети Вали из Пушкина письма больше не при-
ходили. В день именин моей бабушки и мой я вижу очень ясный сон:
станция Александровская, близ Пушкина, к вокзалу идет измученная
толпа людей, среди которых моя бабушка, тетя Валя и тетя Лида.
Когда через три года мы встретились с тетками в Пушкине, то они
рассказали, что немцы их выгнали из города, они шли пешком колон-
ной до станции Александровская, затем их погрузили в поезд и
увезли в область.
    Отец успел уйти пешком в Ленинград под артобстрелом. Всех
мужчин из Пушкина вывезли на грузовиках в неизвестном направле-
нии, больше от них не было никаких вестей. У наших двух знакомых
забрали сыновей по 16-ти лет, они также пропали без вести.
   Тем временем война подходила к Бую, по ночам начались налеты.
Известно, что эта станция узловая, имевшая стратегическое значение.
Мама вместе с новой знакомой женщиной, бежавшей  с сыном из Мос-
квы, решают срочно уезжать в Сибирь. 18 октября мы выезжаем.
Зима тогда встала рано, выпал снег и квартирная хозяйка помогла
везти вещи до вокзала.
   В нашем вагоне ехали семьи военных, бежали с запада, из Минска
и других городов. Вещей почти ни у кого не было. Дети томились без
игрушек. У меня была небольшая куколка, установили очередность
на игру с ней. Бывали скандалы, когда кто-либо не возвращал куклу
следующему ребенку.
   На больших узловых станциях матери бежали из вагона с котелками
за супом из картошки и овсянки, а также за кипятком. В один из похо-
дов за супом наш вагон остался совсем  без взрослых. Вдруг поезд
пошел, набирая скорость, все дети стали кричать и плакать. Оказа-
лось, что нас просто перевели на другой путь. Матери в ужасе не
обнаружили поезда на своем месте.
   Постепенно пассажиры нашего вагона стали убывать, направляясь
к родственникам и знакомым. Я, мама и тетя Ляля ехали в полную
неизвестность, так как у нас никого не было в Сибири. Города, кото-
рые мы проезжали, сверкали вереницами огней, здесь уже не было
светомаскировки. А мы всё ехали и ехали. Через Уральские горы нас
тянул электровоз, в первый раз я приняла его гудок за трубный звук,
который издают слоны.

Станция Чусовая, Вокзал

Утес на Чусовой

   Становилось холодно, вагон не отапливался, людей осталось мало,
с моей куклой играть было некому. Супов на станциях не было. Мама
выдавала мне крошечные кусочки шоколада, неприкосновенный запас.
Мы долго стояли на станции города Новосибирска, все пути были за-

Вокзальные огни Новосибирска

няты санитарными эшелонами. Стены нашего вагона были покрыты
инеем, в вагоне почти никого кроме нас не осталось. Помню, как
смотрю в окно и вдруг теряю сознание. Температура более 40, мама
кинулась, к стоявшему рядом на путях санитарному поезду, уговорила
придти военного врача. Он поставил диагноз - крупозное воспаление
легких. Кроме того, у меня разлилась желчь.
   Удивительным мужеством обладала моя мама, у неё практически не
было денег, умирал ребенок, обострилась язва у сестры, и мы ехали
неизвестно куда. Но она ни минуты не сомневалась, что я выживу.
В этот момент поезд проезжал в 30 километрах от Барнаула, она
смотрела в окно и увидела густой сосновый бор с огромными соснами.
"Вот сюда я привезу Лизу после больницы" - твердо решила она, это
был лес недалеко от станции Повалиха.

Сосновый бор в Повалихе

   Я на минуту пришла в себя на носилках, стоящих в снегу на открытом
перроне вокзала Барнаула, и опять потеряла сознание. На мое счастье

Барнаул. Вокзал

в больницу накануне прислали сульфидин, дефицитное тогда лекарство,
спасающее от воспаления легких. Тяжелейшая была болезнь, но всё
когда-то кончается. Медицинская сестра вокзального медпункта при-
ютила маму и тетю, пока я находилась в больнице. Через несколько
дней после выписки мы уехали на станцию Повалиха.

Станция Повалиха

  Сельсовет выдал маме ордер на проживание в доме вдовы Сквор-
цовой. Она нам поставила условие, чтобы мы доставали дрова для
печки. Сельсовет разрешил нам спилить одну огромную сосну для
обогрева дома. Кто спилил, как привезли сосну и распили её, я не
помню, так как находилась в забытьи.
   Мама уже работала в яслях воспитательницей в старшей группе.
Появились кое-какие деньги, начали менять те немногие вещи, которые
у нас были, на молоко для тети Ляли. Мне нужно было усиленное пита-
ние после крупозного воспаления легких, но кроме картошки у нас не
было ничего. На небольшие деньги купить было ничего нельзя, нужны
были вещи и вещи...
  Ближе к весне внезапно приехала к нам тетя Антонина с мужем. Они
пережили самую ужасную блокадную зиму 41/42 года в Ленинграде. У
них были и деньги и вещи. Они стали жить с нами в нашей комнате.
Питание улучшилось. Я начала выходить на улицу. На моей обязан-
ности было ходить по домам и просить обменять принесенные вещи
на молоко для больной тети Ляли.
   Стучусь, вхожу в клубах пара в избу, где так тепло по сравнению с
35 градусами снаружи. Сразу же мне, как правило, отказывают, но я
не ухожу, начинаю говорить о том, о сём, о войне и блокаде Ленинграда,
об отце, который находится там, о бабушке, которая оказалась в
оккупации, обрисовываю наше теперешнее положение, больную тетку
и т.д. и т.п. Наконец хозяйка говорит: - "Ну, ладно,что у тебя там за
кофта? Может поллитру и налью... ".
   В доме напротив родились сразу два теленка от одной коровы, я
побежала смотреть. На соломе в боковой комнатке стояли два
очаровательных теленка белые с рыжими пятнами и розовыми носами.
Хозяйка дома очень красивая довольно молодая женщина выходила
замуж за богатого вдовца с большим новым домом. А свой дом сдала
нам, наконец-то мы разместились свободно.

Е.Зверева-Филиппова. Наш дом в Повалихе

    В мае месяце произошло чудо - приехал мой папа. Это было в
день моего рождения. После блокадной зимы его учреждение
эвакуировалось и у него появилась возможность приехать к нам.
Это была радость, это была жизнь, всё переменилось. Хозяйка
дома уступила нам часть огорода, а картофельное поле оставила
за собой. Папа огородил часть лесной опушки и мы стали с ним
вдвоем копать целинную землю, покрытую иголками. Отец
говорил, что выхода нет, надо посадить картошку обязательно,
надо сжать зубы и копать, копать...

Е.Зверева-Филиппова. Сосновый лес вблизи дома

   Летом он устроился на временную работу в детский санаторий
воспитателем. Ему разрешили взять меня с собой. У всех воспитате-
лей там были дети. Туда можно было приехать на поезде, но папа
решил идти со мной через лес. Вышли рано утром на рассвете, птицы
пели, одна кричала ду-ду-ду басом.
  Среди огромных сосен на полянах росла довольно высокая трава, а
в ней крупные бородатые ирисы, лесные орхидеи (по местному "сапож-
ки"), календулы (по местному "огоньки").  Я никогда в наших сосновых
лесах ничего подобного не видела. Наконец, мы пришли на огромную
поляну среди леса. На ней был расположен ряд белых дач, большое
здание столовой. Всё деревянное.

Лес вблизи санатория

   Начались будни в санатории. Питания мне не хватало, маленькие
порции каши, супы в маленьких тарелочках. На полдник - о чудо! -
пирожок или маленькая булочка.
   Дома серьезно заболел дядя Костя. Как выяснилось потом это был
рак желчного пузыря. Я не ела полдники, собирала для него булочки.
Мы с папой опять отправились в длинный путь пешком, чтобы успеть
увидится с ним. Я думала, что он очень обрадуется мои булочкам, но
он лежал, ни на что не реагировал. Он умер вскоре после нашего ухода.
   Близилась осень, мы с папой жили в пристройке к спальному корпусу
для мальчиков. Стены были в одну доску, никакого обогрева. В августе
зарядили дожди, температура упала. Самый жаркий месяц в тех краях
июль. Поспевают созревать большие дыни и огромные тыквы. У сосе-
дей по улице они были чуть ниже 2-х летнего ребенка. Я представляла,
что такую тыкву волшебница превратила в карету для Золушки.
  У меня от холода и недостатка питания по телу пошли огромные
фурункулы. Мазали какой-то мазью, но это не помогало. Единственное
удовольствие было в то время стоять под забором дачи директора
санатория, где его взрослые дети заводили патефон, и слушать хоть
какую-то музыку. Я более года не слышала музыки, радио.
   В сентябре пошла сразу в 3-ий класс, минуя пропущенный
второй. Успешно училась. Неприятности доставляли мальчишки,
которые после занятий, сбившись в ватагу, били девчонок.
Девчонки гурьбой бежали от них, а те догоняли их. Я возмущалась,
уговаривала девчонок давать сдачи, не бежать.
   Однажды, приняла бой, не стала убегать. Высокий мальчишка-
переросток ударил меня, а я в ответ стала бить его. Мальчишки, ра-
достно улюлюкая, образовали круг. Самое для меня обидное было то,
что парень действовал девчоночьим способом: стал грязными лапами
царапать мне лицо. Лица мне стало очень жалко и я, пнув его со всей
мочи ногой в низ живота, убежала. Местные нравы были ужасны. Роди-
тели ругали своих детей матом, мальчишки, если идешь по улице одна,
кричали нецензурные слова, это дети 9-10 лет! Я после общения с
детьми в Пушкине, считала, что попала в ад. Родителям ничего не
говорила, они были и так замотаны на работе, страдали от недоедания.
Ели мы одну картошку, толкли в миске и поливали кипятком.
   Папа работал на местном промкомбинате, где делали лыжи для са-
молетов. Был еще рад мастерских, расположенных в глубинке. В силь-
нейший мороз он садился на лошадь, одевал от ветра маску на лицо,
сделанную из ворота старого свитера и ехал за сотню километров
проверять мастерские. Говорил, что на многие версты не было жилья,
совсем дикие места. Начальство грозило тюрьмой, если план не будет
выполнен.
   На праздники мама должна была готовить выступления детей стар-
шей группы. Музыки никакой не было, был только мамин голос. У меня
была скрипка и мама решила возить меня в Барнаул, чтобы я играла
песенки, польки, а малыши танцевали и пели.
   Однажды приехала мама и сообщила, что одна из её сотрудниц 
отправляется в глубинку  покупать корову, но не за деньги, а на вещи.
Она предложила маме привести корову и нам, но нужны хорошие вещи.
В общем, мы отдали ей всё, что у нас было. Прошло много времени,
мы уже не надеялись увидеть эту женщину живой, а она привела
нам корову, сказала, что та стельная.  Молока она давала только
пол литра. Вот когда она родит, уверяла женщина, тогда и будет
молоко. Мы ничего в коровах не понимали  и с нетерпением
ждали теленка. У коровы теленок так и не появился, она давала
только пол литра молока, а ела как настоящая дойная корова. Но
эти пол литра молока спасали тетю Лялю, и доставалось пол
кружечки мне.
   Летом рано утром я гнала корову в стадо. Вечером мы с ребятами
собирались встречать коров за околицей. Ожидая стадо, мы играли в
"догонялки", потом забирали каждый свою корову и расходились по
домам. 
  У нас были посажены овощи на огороде. Прополка и полив были пору-
чены мне. Картофеля мы посадили на следующий год 18 соток. Участок
дали папе на работе, а также вспахали его. Мы с мамой в сильнейшую
жару сажали картофель. Обуви у меня не было, я из неё выросла. Рас-
каленная земля жгла босые ноги. Мама копала ямки, а  я клала
картошку. Вокруг ни души, речка с ледяной  водой, заросшая
цветущим шиповником, вокруг поют соловьи. Чтобы подбод-
риться, мы с мамой бежали от раскаленного поля к речке, и
кидались в холодную воду. Освеженные опять принимались
за работу. Эту зиму встретили во всеоружии, с овощами и
картошкой. Но не было,  ни капли подсолнечного масла, ни
кусочка сахара, ни мяса и недостаточно - хлеба.
   Началась зима, а валенки у меня совсем сносились. Тогда срезали
голенищи валенок и подшили ими подошвы. Я должна была носить то,
что осталось от валенок. Когда я пришла в класс все дружно стали
смеяться. Пришли даже ребята из соседнего класса. Дело в том, что у
всех жителей поселка были овцы, была шерсть, поэтому все дети
носили добротные валенки.
   Летом в одну из поездок в глубинку отец ехал на телеге.
Проезжая по деревенской улице, сбил большого цыпленка,
быстро положил его на телегу и уехал от скандала. Папа
принес домой этого цыпленка, он ожил, поел, стал ходить
по кухне,  мы обрадовались, что вот у нас будет курочка-
несушка. Но однажды, мы услышали, как курочка, пытается
петь петухом.
   Мы с мамой летом стали ходить далеко от поселка за лесной земля-
никой, которую решили продавать, а деньги копить на кур. Сначала мы
делали маленькие фунтики из газеты, наполняли их ягодами, и я прода-
вала их на станции. Потом мама стала возить ягоды в Барнаул. На вы-
рученные деньги мы купили курочку, потом вторую, а петух у нас уже
подрос и пел по-настоящему.
   Самая тяжелая работа в это лето была на сенокосе. Участок под
покос нам выделили очень далеко от поселка. Каждый раз на участок
долго шли пешком. Вывозили сено на нашей корове. Телега двух-
колесная, упряжь из сыромятной кожи, приходилось по нескольку раз
проделывать длинный путь, чтобы вывезти всё сено.
   За дровами в лес мы с мамой ездили тоже на корове. Однажды мы
собирали сушняк, а корова стояла с телегой, привязанная к дереву.
Когда мы вернулись, нам показалось, что корова удушилась, пытаясь
освободиться от упряжи. На наше счастье мимо проезжал мужчина, он
схватил топор и моментально освободил корову от ремней.
   Осенью как всегда я занималась в школе в третью смену. Ходить в
школу было далеко на противоположный край поселка. Шли туда и
обратно через станцию. Пути были заняты составами. Мы смело лезли
под вагоны, чтобы перейти пути. Один раз, когда лезла под грузовой
состав, раньше времени разогнулась и пробила голову скобой. Было
много крови....
   Поздно вечером при маленькой коптилке с увлечением читала Дюма
"Три мушкетера", Гоголя "Мертвые души", уносилась в другой мир,
прекрасно работало воображение...
   К нам в дом в одну из комнат переехала семья эвакуированных из
Ленинграда. У меня появился приятель Сережа, один из членов этой
семьи. После школы мы вместе гуляли, лазали на крышу нашего дома,
бегали по крыше сарая. Катались сверху сеновала как с горы. Но я
однажды, скатываясь, села на забытые в сене вилы.
   Много каталась на лыжах с большой крутой горы с трамплином.
Лыжных палок не было, креплений тоже. Только один ремень, куда
вставляют ногу.
   Приближалась весна 44 года. Все эвакуированные встрепенулись,
заговорили об отъездах в родные города. Маме мальчика, с которым я
дружила, их папа прислал вызов на отъезд. Счастливая мама Сережи
занималась собой, крутила локоны, надевала красивые платья и заво-
дила патефон - романсы, романсы... Наконец-то я снова услышала
музыку. Но, к сожалению, история с их отъездом окончилась печально.
Хотя папа их и вызвал, но у него за годы войны образовалась другая
семья.
   Наше домашнее хозяйство разрасталось, кроме кур и коровы
появились кролики. Они жили с коровой в одном сарае и в морозы
усаживались корове на спину, она не возражала. 
   В мае я окончила четвертый класс, но заболела тяжело корью. Под
кроватью у меня сидела курица на яйцах. На каждое мое движение она
злобно шипела. Первый вылупившийся долгожданный цыпленок,
пообсохнув, превратился в очаровательного, желтого черноглазого
крошку. Его положили на грудь отдыхавшего после работы папу.
Цыпленок ходил по нему, подошел к лицу и нахально рассматривал.
После выздоровления я кормила и пасла цыплят. Они запутывались
в траве, верещали, я всё время их пересчитывала.
   Мой папа теперь работал в Барнауле в Ленинградском инженерно-
строительном институте преподавателем. В июле институт должен
был возвращаться в Ленинград. Мы лихорадочно стали готовиться к
отъезду. Нужно было продать корову, кур, кроликов, а также реализо-
вать овощи.
   Наконец, настал долгожданный день, когда мы погрузились в
эшелон. Вагоны были пригородные, никаких полок, мы занимали 2
скамейки, между ними положили вещи и спали все четверо вповалку.
Если в Барнаул мы ехали в 41 году 25 суток, то теперь мы доехали до
Ленинграда за 10 суток. 
   После приезда в город нас долго держали на запасных путях около
станции Воздухоплавательный парк. Потом довезли до Витебского
вокзала, там с открытой платформы виден был кусочек Загородного
проспекта и идущий по нему трамвай. Меня охватило такое счастье,
такая радость, что трудно передать словами.  Мы вернулись на
родину, в наш привычный мир!
   Нас поселили в общежитие ЛИСИ, на улице Егорова. Мы привезли
с собой крольчиху, папа надеялся, что в Пушкине разведем кроликов.
Но оказалось, что въезд в Пушкин - только по пропускам. На моей
обязанности было собирать корм для крольчихи. Тете Ляле делалось
всё хуже, она слабела, мы решили расстаться  с крольчихой.
   Мне очень хотелось в Пушкин, на родину. Случайно встретили на
улице нашу знакомую, бывшую до войны председателем исполкома
города Пушкина, Зырянову Розу Ильиничну. Она вызвалась отвезти
меня в Пушкин, выдав за свою дочь. И вот я  в вагоне, еду в свой
родной город, об этом я мечтала все годы эвакуации. Вдоль насыпи
тянутся немецкие землянки без крыш, стены оклеены обоями, даже
висят какие-то картинки, ведь немцы жили здесь с 41 по 44 годы.
   Наконец, Пушкин... Я ищу глазами вокзал, навес над платформой,
ничего нет! Полуразрушенный остов от вокзального здания, вокруг
пустыня, нет домов на привокзальной площади, нет домов на улице,
идущей от вокзала в город. Дубы, обрамлявшие эту улицу, все со
срезанными вершинами. Очень хочу увидеть дом, в котором мы
жили до войны!
   Когда мы уезжали в эвакуацию и уходили из дома через сад, я
очень плакала, так как в душе твердо знала, что покидаю этот дом
навсегда. Родители очень удивились моему отчаянию, говорили, что
это временно, что мы скоро вернемся. Теперь же наш дом стоял
одиноко, все дома вокруг сгорели. Почему он уцелел - непонятно. У
него не было ни полов, ни  рам, ни дверей. На грязном земляном полу
валялись наши испорченные фотографии и обрывки страниц книг
"История русского искусства" И. Грабаря.
   Я поселилась у бабушки и теток на Московской улице в маленькой
комнатке. Окна были забиты фанерой, оставлены только крошечные
отверстия, куда были вставлены осколки стекла. Бабушка меня не
узнала, у нее было неподвижное лицо, говорить она не могла. Но
кричать на теток, своих дочерей, очень даже умела. Я спала на
соломенном тюфяке, как и в эвакуации никакого белья не было. Моя
тетя, Валентина Францевна, устроилась преподавателем немецкого
языка в дневной и вечерней школах. Её сестра Лидия Францевна
работала в детском саду воспитателем.
   У нас практически постоянно находилась мать Алека Яниса, которая
демобилизовалась в чине майора медицинской службы и хлопотала о
 возвращении своей жилплощади. Алек всё ещё жил у родственников в
Тихвине. Мы часто ходили с мамой Алека в парк. К началу учебного
года он должен был вернуться в Пушкин. Его приезда я ждала с
нетерпением.
   Город стоял в руинах. Почти все каменные дома сгорели, выгорела
вся Магазейная улица,  там когда-то были такие очаровательные
старинные  деревянные особнячки с большими балконами из цветных
стекол. Сгорел наш кинотеатр. В оставшихся домах не было ни воды,
ни канализации, ни отопления. Повезло тем, у кого были в домах печи.

Екатерининский дворец в руинах

Руины Федоровского городка

Я ходила довольно далеко к колонке за водой. Помойные ведра и
другие отходы все жильцы нашего дома носили в развалины во дворе.
На продовольственные талоны выдавали только хлеб. Вдруг, однажды
на сахарные талоны выдали слипшиеся соевые конфеты. Тетя Лида,
изголодавшаяся по сладкому, съела все наши порции.

Е.Зверева-Филиппова. 

Е.Зверева-Филиппова. Федоровский городок,1953 г

Полуразрушенная Белая башня, 1946 г











   Настал торжественный день, к нам должен был придти, вернувшийся
из эвакуации Алек. Я ходила за водой, он пришел без меня. Открыв
дверь, я в недоумении остановилась. У окна сидел незнакомый юноша
весь в прыщах и с очень длинным носом. Он смущенно хмуро поздоро-
вался и замолчал. Это для меня был шок. Где хорошенький Алек с
красивым носиком, с большими зелеными глазами и озорной улыбкой. 
Он сидел и молчал, я пыталась что-то рассказывать про Сибирь -
никакой реакции. Через несколько минут приехала из Ленинграда моя
мама и сообщила, что тетя Ляля умерла. Мама стала плакать,
убиваться, Алек молча, встал и ушёл.
   Начался учебный год. Наша школа была в Софии. Впервые
у меня было несколько учителей, по каждому предмету. Очень
строгая математичка, она же и классный руководитель.
"Опустились нишше нишшого" - гремела она басом с
украинским акцентом. Мы боялись, выполняли всё как можно
лучше. Сидела я с Инной дочкой Розы Ильиничны, которая
стала директором этой школы. Кормили нас обедом в школьной
столовой, за который вырезали  из наших карточек талоны на
многие продукты. Меню всегда одно и то же: щи из плохой
капусты, гуляш, состоящий из одной подливки с мукой. Я
приходила домой голодная и садилась делать уроки.
   Благодаря гнилому климату по сравнению с сибирским у
меня начались сплошные бронхиты и простуды, чего никогда
не было в Сибири при 35-градусных морозах.  Я ходила в
пальтишке, из которого выросла. Руки торчали из рукавов
почти по локоть.
   Самым большим удовольствием для меня было чтение.
После приготовления уроков я с упоением поглащала книги:
бабушка с тетей Лидой спят, тетя Валя на занятиях в вечерней
школе до 12 часов ночи.
   Из эвакуации мы привезли много кофе в зеленых зернах.
В Барнауле население его практически не покупало. Тетя
Лида обжаривала зерна в обыкновенной печке. Как мололи,
не помню, но этот кофе поддерживал тетю Валю, давал её
возможность преподавать по 12 часов. Я тоже подкреплялась
кофе, придя из школы.
  Моя мама, работавшая к тому времени в Доме культуры
города Пушкина преподавателем музыки и пения, создала в
нашей школе хор и танцевальный коллектив. В новый год в
холодном здании ДК наша школа дала целый концерт.
Участники концерта исполняли песни и танцы народов
союзных республик.
  Я с девочками из нашего класса танцевала гопак. В эту
же зиму я решила сама научиться игре на фортепьяно. Мне
было очень грустно без музыки. Скрипку пришлось продать.
После занятий в школе я шла в дом культуры, вахтерша меня
пропускала. Входила в темный холодных зал, где на эстраде
стоял рояль. При свече по нотам играла этюды, позже пьески.
Вначале разогревала руки на гаммах. В день приезда мамы
сдавала ей зачет по проделанной работе. Мама вместе с папой
приезжали в Пушкин два раза в неделю.
   Родителям в жилплощади в Пушкине отказали, но предложили взять
часть какого-либо дома, отремонтировать её за свой счёт, а затем
передать эту жилплощадь в домоуправление. Наша семья, директор 
и бухгалтер ДК взялись восстанавливать деревянный дом, который
стоял без крыши, полов, рам, дверей и печей. Все деньги от зарплат
родителей, а также средства от оформительской работы отца по ночам,
шли на восстановление дома.  Родители ели только рыбий концентрат,
заваренный кипятком.
   Война близилась к концу.  Весной 1945 года, когда стаял снег, мы с
Инной бродили по парку. Однажды, зайдя в кустарник, я увидела сапог
с торчащей из неё костью. Больше мы по кустам не ходили.
   8 мая 1945 года был теплый погожий день. Учитель рисования вывел
нас на школьный двор и дал задание нарисовать нашу школу. Мы при-
ступили к работе. Вдруг, женщина, проходившая мимо, закричала
нам: - "Что вы тут сидите, война окончилась!". Учитель отпустил нас
всех по домам. На улице из громкоговорителя несся только стук
метронома. Только на другое утро мы узнали, что окончилась война.
Был пасмурный довольно холодный день, шел дождь. Люди собрались
в центре Пушкина, у сгоревшего кинотеатра, образовались колонны, 
выступали ораторы, а все мы пошли вдоль парка, под лицейскую арку и
далее по Дворцовой и Пушкинской улицам. Наша школьная колонна
кричала: - "Ура", пела песни, впереди играл оркестр.

НАДЕЖДА СЕМЬИ

  Леонид Петрович ждал девочку, Ксения и слышать не хотела
о девочке, будучи сама девятой дочерью в семье. Тем не менее,
родилась девочка, которую отец хотел назвать Аннушкой. Мать
Ксении безапелляционно заявила, что нянчить не будет, если
не назовут Елизаветой в честь её. Родители смирились, но
Леонид Петрович долго называл маленькую дочку Аннушка,
а ещё он называл её "пеленашка" от  слова пеленать.  Пел
им же сочиненную песенку при укачивании "Спи пелё моё
родное, спи мой милый реб (от слова ребёнок)". Молока у
Ксении не было, но это заметили не сразу. После "кормления"
бабушка Елизавета выносила ребенка на воздух и там качала,
пока он не засыпал. Так продолжалось до тех пор, пока
пеленки не стали совсем сухими.

Справа налево: Антонина  и Ксения с Лизочкой  

Один год

   Кинулись к врачу, он констатировал дистрофию у ребенка и
отсутствие молока у матери. Накричал на родителей: "Вы
теряете ребенка! Такую красавицу!". Дело в том, что у ребенка
была большая шевелюра. Ребенок выжил на коровьем молоке
и манной каше.
   Ксения преподавала в музыкальной школе и давала частные
уроки. Ухаживать за ребенком ей помогала мать и старшая
сестра Ляля. Когда ребенку исполнился год, родители уехали
к знакомому егерю охотиться. Егерь с Леонидом Петровичем
охотились с собаками хозяина и гончими Тукаем и Заливкой,
принадлежащими отцу.

Сборы на охоту. Слева направо: Ксения, отец и  егерь,

   Ребенок в отсутствии родителей учился ходить, а также чиркать
карандашом по бумаге, приговаривая маме, маме... Это так писалось
письмо маме. Спала маленькая Лизочка с бабушкой, которой пришлось
вспомнить свою юность в швейной мастерской. Поскольку в то время
были большие проблемы с приобретением одежды, то бабушке  теперь
пришлось шить внучке из пеленок платья, из своей юбки - пальтишко. 
        
                    Рассказ от первого лица
    Помнить, осознавать себя я начала с двух лет, когда семья выехала
на дачу летом в Опочку. Очень четкое воспоминание: темно, мы
вылезаем из вагона и садимся на подводу, вдруг крик бабушки: "Забыли
горшок!". Тревога оказалась ложной... Засыпаю под скрип телеги...
   Утром просыпаюсь в светлой большой комнате. Мы в Опочке. Ночуем в
доме, где работает воспитательницей старшая сестра матери Ольга.

Два года

    Отец, мать, бабушка, сестра матери Лидия уезжают на дальний хутор.
Я остаюсь с Ольгой - тетей Лялей. Каждый день мы с тетей
отправляемся на окраину в бедную избу, где в люльке лежит ребенок,
облепленный мухами, с красным обопревшим тельцем. Тетя Ляля
чем-то смазывает его, присыпает, объясняет, что ребенка нужно
спасать. Мать на работе, присмотреть некому. Я запомнила, что
людям в беде нужно помогать.

Тетя Ольга Францевна

 
   Родители перевезли меня на дальний хутор в лес. Однажды мы
сидели с мамой на пригорке, вдруг видим, несется черный конь.
Мама подхватила меня на руки и бросилась к дому. Она плакала
в ужасе, я тоже заревела. Но конь пронесся мимо, а мы добежали
до дома. Дело в том, что это был взбесившийся конь, он скакал
по окрестностям и его все боялись, но не могли поймать.
   В это лето я научилась рассказывать сказку про трёх медведей.
Уже дома в Детском Селе, обычно приготовляясь к рассказу о
медведях, я расстилала шкуру барсука у печки, садилась и,
шепелявя, начинала: " Жила-была девочка Сонька - золотая
ручка, голубой бантик, она не слушалась ни папу, ни маму".
Когда мои тетки услыхали про золотую ручку, то они
возмутились и отчитали отца за озорство, так как это он был
автором подобной  "редакции" сказки.
    Зима принесла страшную эпидемию скарлатины, многие
дети в Детском Селе погибли, родители не знали, что
выздоровевший ребенком может заражать других людей. К
нам приехал мой троюродный брат Никита с мамой. У него
была  скарлатина, но он поправился и был здоров, я с ним
поиграла и заболела. Папа сидел в приемном покое больницы
со мной на руках, я всё время теряла сознание, я то видела
отца, его шубу, то опять отключалась. Скарлатина дала
осложнение на сердце.
    Летом мы с мамой поехали на Череменецкое озеро, там
отдыхали семьи правительства Ленинграда. Мама должна
была в течение лета проводить с детьми музыкальные
занятия, создать хор. Валентина Францевна вела занятия по
математике и языкам. Ольга Францевна была воспитатель-
ницей детей младшего возраста.
    Мама, не болевшая скарлатиной в детстве, заразилась
от меня. Её поместили в тяжелейшем состоянии в Лужскую
больницу. Приехала бабушка, мы с ней поселились в
комнатке на окраине Луги, Мать умирала, старшей сестре
Ольге разрешили ухаживать за ней. Отец приезжал, брал
меня на руки и ходил около больницы.
   Однажды мы пошли к реке Луге, у меня была кукла.
Леонид Петрович предложил её  искупать. Каково же было
моё удивление и горе, когда в воде личико куклы
превратилось в бесформенную массу. Я горько плакала,
а отец утешал и говорил, что купит потом новую. Но не
купил. В то время он терял молодую жену, и эпизод с
куклой быстро ушел из его памяти.
    Больница была на окраине г. Луги, лесок - недалеко.
В один из приездов отца, мы отправились, как всегда к
больнице, и зашли в лес. Там был кем-то выстроенный
шалаш. Я очень удивилась такому сооружению и быстро
вбежала туда. Вскоре появились хозяева шалаша - маль-
чишки, они стали просить  отца, чтобы он не разрушал
шалаш. Отец не собирался этого делать, поэтому, взяв
меня с собой, быстро ушел, чтобы не смущать мальчишек.
   Каждый день мы с бабушкой ходили в больницу с
передачей. Бабушка входила внутрь больницы, а меня
оставляла одну. Однажды, когда бабушка ушла, я случайно
взглянула на небо и увидела странный продолговатый
"предмет", который снижался, как мне показалось,
прямо на меня. Очень ясно помню, что кинулась  к канаве,
легла на дно и закрыла голову руками в ожидании чего-то
страшного. Но ничего не произошло, и вся в грязи я
встала на ноги. "Предмета" в небе не было.Позднее, когда
я была постарше,  и рассказала  эту историю взрослым,
мне объяснили, что в окрестностях г. Луги в летних
лагерях располагались воинские части и "предмет" был,
по-видимому, аэростатом.
   Матери становилось всё хуже и хуже. Дежурный врач
получил от лечащего врача предупреждение, что в
предстоящую ночь она должна умереть. Почки
отказывали. В эту ночь мать была в сильном возбуждении,
кричала дежурному врачу, что он идиот, что врачи ничего
не понимают, и что она ни за что не умрет. А дежурный
врач считал, что это хороший признак, радовался и терпел.
И она победила болезнь, не умерла. Кризис миновал.
  В связи со всеми этими обстоятельствами я была
предоставлена самой себе. Утром бабушка меня одевала,
кормила и выпускала во двор. Я общалась с большими
детьми, научилась ругаться матом, выдавала себя
за мальчика Борю. После скарлатины была острижена,
а бабушка вместо платья одевала мне штанишки и
кофточку.  Когда мы вернулись домой и все тетки собрались
вместе,  я очень к месту применила всё, что почерпнула
из уличного лексикона в Луге.
   Мама была очень слаба после болезни, ей нужен был
покой. Тетя Ляля организовала  "детский сад"  в большой
квартире одной знакомой семьи, у которой были двое детей,
близких мне  по возрасту. Мы с тетей уходили из дома рано
утром, как на работу, и возвращались только к вечеру. Зима
была морозной, мы довольно редко выходили на прогулки
и очень весело проводили время в семье знакомых. Мы - это
мальчик Саша 5 лет,  его сестра Инна 2,5 лет и я трех лет.
Мы лепили, рисовали и к Новому году с тетей Лялей
делали цветные ледяные тарелочки. В несколько блюдец
наливалась вода, в каждом из них она подкрашивалась
какой-нибудь краской. Через все блюдца прокладывалась
тонкая прочная бечевка. И все блюдца выносились на
балкон, на мороз. Когда всё замерзало, брались за бечевку
с двух концов, поднимали получившуюся гирлянду,
состоящую из разноцветных ледяных кружков. Её вешали на
елку, которая роста около дома.

Тетя Ляля (Ольга Францевна)

    Мы исполняли даже маленькую пьесу. Сюжет таков. Муж и жена
собираются в театр. Очень долго собираются, теряют ключи, сумочку,
забывают билеты. Наконец, приезжают, а спектакль уже окончен. Я
играла жену, мама Саши дала мне шляпку с вуалью и брошку. Саша
был мужем, а маленькая Инна выносила часы, что означало:
представление давно окончено. Машину изображали два стула, на
которых мы "ехали" и всё время возвращались домой то за тем, то за
другим. Пьеса  - назидательная, важно быть собранным, не рассеянным.
   Весной к нашей группе присоединился мальчик, переехавший в дом,
где я жила. Его семья поселилась на втором этаже, звали мальчика
Алек Янис. Этот мальчик будет самым моим близким другом вплоть
до начала войны.
   Теперь в группу мы отправлялись рано утром вместе - я, Алек и наша
руководительница, моя тетя Ольга Францевна. Мы гуляли постоянно в
Александровском парке. Тетя давала нам полную свободу. Мальчики
лазали на деревья, на гимнастические стенки на детских площадках, я
всегда была с ними, если я падала и ударялась, то никогда не
показывала вида, что мне больно. Зимой мы катались на санках с
горы возле терассы Руска в Екатериненском парке. В 18 веке на этом
месте была Катальная горка. Архитектор Руска построил в 1809 году
Большую гранитную терассу, она обращена к Большому пруду.

Терасса Руска. Вид на Большое озеро

Терасса Руска. Подпорная стенка

   Здоровье мамы очень медленно восстанавливалось, после скарлатины
у неё  было осложнение на почки. Врачи настоятельно требовали уехать
на несколько месяцев в теплый сухой климат. Было принято решение
вначале лета отправиться в окрестности Киева.
   Дорога была утомительна, вагон плацкартный, много детей, жарко и
душно. Приехали в Киев поздно вечером, отправились по рекомендо-
ванному адресу. Оглушительно кричали лягушки, было тепло, темно и
сильно пахло белыми цветами в саду (это были нарциссы).
   Переночевав, отправились дальше, за город. Сняли помещение в мес-
течке "Мимешаево". Дом был большой, деревянный с огромным садом,
заросшим высокой крапивой. Вскоре приехал папа, он уходил со мной
в поля, дорога шла среди пшеницы, васильков. Жара стояла страшная,
мы всё куда-то шли и шли...Около одинокого дома в поле женщина
вытаскивала из колодца ведро с водой. Папа попросил напиться и дал
воды мне. Она была ледяной. 
   Вскоре я познакомилась с местными девчонками, все они были
старше меня. Но мне очень хотелось быть с ними. Однажды, когда я
играла с девочками, меня стала звать домой тетя Валя, которая отды-
хала вместе с нами. Я не откликалась и попросила девчонок спрятать
меня. Они завели меня в высокую крапиву. На мне был только тонкий
сарафанчик, но я стойко переносила ожоги крапивы, стояла молча.
   Тетя стала кричать и требовать, чтобы девочки ответили, где я нахо-
жусь. Тогда они указали на кусты крапивы. Тетка полезла в крапиву и
вытащила меня оттуда всю в волдырях. И вновь начала кричать
на девчонок. Я горько плакала от того, что девчонки меня выдали.
    Вскоре я заболела тяжелой формой дизентерии. У меня темпера-
тура 40 градусов, а за окном жара.  Вокруг мой постели вешали про-
стыни, намоченные в холодной воде. В поселке не было врачей, но
был старый фельдшер. Оказывается, в это лето в поселке свирепство-
вала эпидемия дизентерии среди маленьких детей. Были смертельные
случаи.  Мне становилось всё хуже и хуже. Как мне впоследствии
рассказывала мама, фельдшер сказал: "Есть одно средство, если она
примет, то выкарабкается!". Это средство было - нафталин с кероси-
ном. Как он сделал эту адскую смесь, мы не знаем.Я была дисципли-
нированным ребенком, девиз семьи: раз надо, значит надо.
И я приняла это "лекарство".

Четыре года

    В начале осени мы вернулись в Детское Село. Впервые я почувство-
вала тогда что переживает человек после тяжелой болезни. Я была на
диете. Не радовали ни дети в группе, ни Алек. Исчезла радость жизни.
   Но всё рано или поздно заканчивается. Снова мы с Алеком и Ольгой
Францевной отправлялись в группу, на квартиру Эйзовых, а затем в
Александровский парк. Теперь нам нравилось играть возле Белой
башни.

Белая башня

Рядом с ней в здании со средневековыми воротами жили старушки,
бывшие работницы царской молочной фермы, расположенной непо-
далёку. Они рассказывали Ольге Францовне как на ферму прибегали
девочки - дочери царя, просили попить молочка. Вспоминали, что
царь самолично весной колол льдины на пруду у дворца. Говорили
о царской семье таинственно, понизив голос. Они как бы чувствова-
ли присутствие царской семьи во дворце. 
   Наша группа разрасталась, в ней появились девочка Юля, дочь
ленинградского детского писателя Сергея Погореловского, Ира
Клецких, впервые её привел в группу папа-военный, Витя Литвяков,
сын летчика и мальчик Миша. Всем было по четыре - четыре с поло-
виной года. Это было самое счастливое время моей жизни.
  Алик рано научился читать. Мы на нашем застекленном балконе
зимой ели из кадки соленую капусту, холодную с клюквой, и он
читал мне "Капитанскую дочку" А.С. Пушкина. Книга была из
нашего семейного собрания сочинений с чудными гравюрами.
Первая же фраза повергла нас в изумление "Когда моя матушка было
мною брюхата....".  Как Пушкин мог так выразиться!
   На вопрос многочисленных теток, что тебе подарить я каждый раз
просила купить ружьё. Постепенно у меня накопился целый  арсенал
оружия. Приходили мальчишки с других дворов и мы с Алеком всех
вооружали и играли в войну. Я часто бывала разведчиком и ползала
на животе по глине и мокрой траве. Главное было вжаться в землю,
чтобы меня не заметили.
   Алек много читал Жюль Верна, и пересказывал мне прочитанное.
Однажды, он принёс книгу, в которой был изображен огромный
иллюминатор в каюте капитана Немо на подводной лодке, а в него
толкалась носом огромная рыба. Это меня потрясло.
   Алек был увлечен морскими путешествиями, много рассказывал,
а я была благодарным слушателем. Впоследствии, он - кандидат
наук, будет возглавлять научные экспедиции на исследователь-
ских суднах. 
   В пять лет я поступила в студию художественного движения дома
пионеров, где работала моя мама педагогом по классу рояля. У нас
тренаж возле палки и "занятия на середине зала". К новому году мы
готовили танец пчелок и танец снежинок. Папа сконструировал для
меня шапочку с глазками и усиками для пчелки. Тетя Ляля сшила
костюм снежинки. Бабушка изготовила капор для снежинки и
белые тапочки. Вечерами я репетировала перед домашней
аудиторией. Потом мы выступили на концерте с большим успехом.
   Однажды, придя на занятия в студию, мы не дождались нашей
руководительницы. Нам сказали, что занятий в студии больше не
будет. Позже дома мама сказала, что нашу руководительницу
арестовали. Это была ужасная для меня новость. Вскоре арестовали
папу Иры Клецких.  К нам в группу привели нового мальчика
Никиту, у которого папу арестовали, в мама оказалась в сумасшед-
шем доме. Мальчик появился со своим дядей.

Групповой фотоснимок

     На групповом снимке: в первом ряду слева направо: Никита,
Лиза, Миша, Витя Литвяков, Юра Майзель, Ира Клецких;
во втором ряду слева направо: Алек Янис, Ольга Францевна,
Саша Эйзов, Иночка Эйзова.
    Приехала взволнованная тётя Антонина, сообщила - у
двоюродной сестры Жени арестовали мужа, а её высылают
в Таджикистан. Опеку над её сыном Никитой взяла другая
двоюродная сестра доктор наук Александра Павловна.
Моя бабушка уехала в Ленинград для ухода за мальчиком.
Она поселилась в квартире Александры Павловны.
   Началось выселение немцев из Ленинграда. Мне тетки сообщили,
что я с папой останусь дома, а они все, и мама в том числе, куда-то
уедут. Лица моих родных были очень расстроены. Антонина (тетя
Туся) энергично хлопотала о знакомых, попавших в беду, добива-
лась приема у ответственных лиц. Но все было безрезультатно.
У сотрудницы мужа тети Антонины Ревеки арестовали мужа,
главного инженера завода Марти, а её отправили в ссылку.
Осталось двое детей, опеку над ними взяла на себя моя тетя
Антонина (Туся). Впоследствии в 1941 году, отправленный в
Белоруссию на отдых, младший ребенок будет расстрелян
немцами.
   У нас в группе продолжались занятия, прогулки, чтения
интересных книг. Мы часто бывали в Александровском парке,
у Арсенала. На одной из башен была оборудована парашютная
 вышка. Смотреть было интересно, особенно, когда спускались
 девушки, некоторые - кричали и визжали от страха.

Арсенал

    Самым таинственным местом, где мы любили играть была
башня-руина Шапель. Мы забирались по полуразрушенной лестнице
на открытую терассу и смотрели через маленькое окно внутрь
башни, там находилась мраморная статуя Христа.

Башня-руина Шапель

 Мы посещали также остров на Детском пруду, где был
 домик для игр детей царской семьи и могилки придворных
собачек .

Детский пруд

   Однажды Ольга Францевна объявила нам, что мы идем в музей-
Эрмитаж. Мы прошли под аркой Эрмитажной кухни и очутились
 в Екатерининском парке. Эрмитаж стоял неподалеку от кухни.
Когда мы вошли в вестибюль, нам предложили оставить наши
 чемоданчики для завтрака внизу. Мы поднялись по лестнице на
второй этаж и вошли в большой обеденный зал с огромным сер-
 вированным столом. На столе на специальных тарелках лежали
 наши чемоданчики!!!

Эрмитажная кухня

Эрмитаж

      Намечались профессиональные склонности у некоторых
ребят, несмотря на возраст. Так,  Юля Погореловская
интересовалась растениями, она собирала их,  делала гербарии.
Однажды мы увидели с ней незнакомый нам цветок. Я быстро
перемахнула через канаву и сорвала его. Юля младше меня на
год, не успела.  Но она так хотела его получить, что с досады
ударила меня по лицу. По-видимому она сама не ожидала от
себя такого поступка, Наша воспитательница всё поняла.
Цветок я отдала Юле, а она извинилась, но продолжала
злиться. В наше группе никто никого не обижал, не говорил
обидных слов, конфликты быстро гасились нашей мудрой
воспитательницей Ольгой Францевной.
   Юлия Погореловская во взрослой жизни стала агрономом,
защитила диссертацию, преподавала в Селькохозяйственом
институте. Ира Клецких, быстро считавшая в уме в 5 лет, стала
преподавателем математики. Я, благодаря своей склонности
к рисованию, закончила архитектурный факультет ЛИСИ.
   Мы по-прежнему собирались на квартире Эйзовых
Сашеньки и Инночки). В плохую погоду - в их просторной
светлой комнате  рисовали, клеили что-нибудь, лепили за
большим столом, учились писать, читали вслух. Но в один
из дней папу Эйзовых арестовали, а их маму с детьми
отправили в ссылку. Там погибла Инночка, самая красивая
девочка в нашей группе. Для меня счастливый отрезок моей
жизни закончился.
   Ушел из группы Алек, ему нужно было поступать в первый
класс школы. В связи различными семейными обстоятель-
ствами ушли мальчики: Никита, Миша и Юра. Мы с Ирой и
Витей Литвяковым собирались на квартире нового члена
группы Володи Калашникова. Мама Володи выпускала руко-
писный детский журнал. Сама сочиняла интересные детек-
тивные истории, сопровождала их рисунками. Мы зачиты-
вались ими, передавали из рук в руки.
   Впервые моя мама устроила интересный новогодний праз-
дник. Всем детям выдали маскарадные костюмы и маски.
Такие костюмы продавались в книжном магазине. Их надо
было вырезать из большого листа и прикрепить спереди к
обычному костюму ребенка. Так, грузинский костюм был
темно-красного цвета с газырями, с поясом. На голове - па-
паха из бумаги с нарисованным мехом.
   Нам прикрепили костюмы, мы встали в пары, мама за-
играла бравурный марш и все дети вышли через другую
дверь в комнату, где была елка и под ней - подарки. Мы
танцевали под мамину музыку, ели конфеты и пряники,
рассматривали свои подарки. Больше в этой квартире мне
не устраивали новогоднего праздника.
   В дом пионеров был приглашен преподаватель по классу
скрипки молодой, очень энергичный и строгий. Мама при-
шла с работы и сказала, что я буду заниматься у него. Я же
очень хотела играть на рояле, но маме возражать было не
принято.
   Вначале преподаватель тщательно проверял у детей
слух, мягкость рук. Отобрал 10 человек и попросил маму
месяца два позаниматься с ними, развивать слух и ритм.
После этих занятий был снова произведен отбор и из 10
человек были  оставлены двое: я и Наташа Калашникова.
Началось учение, уроки готовила мама с нами обоими.
Требовала как с взрослых людей. Мы должны были не-
сколько раз повторять этюды и упражнения. Струны ре-
зали пальцы, чуть сдвинут палец на струне и уже не та
нота, фальшь. Алек появлялся  снаружи в окне и махал
рукой, чтобы я выходила гулять. Но я должна была сно-
ва и снова повторять упражнения. Смычок не всегда
дотягивается до "колодочки", мама в ярости. Усталость,
немеет рука, держащая скрипку, болят изрезанные пальцы.
Лицо Алека в окне давно пропало. На усталость жаловать-
ся было не принято, терпи и не возражай. Мне было
около 6 лет.

Шесть лет

   На лето 1938 года мы уехали в деревню недалеко от города Невеля.
Рядом был чудесный сосновый лес, пруд и большое озеро, до которого
нужно было довольно долго идти. У отца возникло желание научить
меня за лето плавать. По его мнению, если ребенка  бросить на глубо-
ком месте в воду, то он сам начнет выплывать и таким образом нау-
читься плавать. При каждом броске я  камнем уходила на дно и не
всплывала. За это я невзлюбила отца и предпочитала оставаться до-
ма с бабушкой, когда родители уходили на озеро.
   С деревенскими девочками я быстро подружилась.Мы ходили ком-
панией из 4-6 человек. Она из девочек, самая старшая, Вера с боль-
шими карими глазами неизменно была с 9-ти месячным братом на
руках, толстым и инертным. Как она такая худенькая выдерживала
это,  да еще тогда, когда нам приходилось убегать из чужого сада,
куда мы залезали за яблоками и малиной.
   Я подружилась с большой девочкой, 14-летней Надей. Она рабо-
тала по найму нянькой в семье. К приходу хозяев с работы должен
был сварен чугунок картошки. Я приходила к ней,  и мы вдвоем
скребли молодую картошку. Я очень гордилась, что могу хоть чем-
то ей помочь. Во время работы рассказывала ей о городе, в кото-
ром жила, о Жюль Верне и его увлекательных приключениях.
Домик, где работала Надя, стоял у пруда. Папа нашел пруд очень
живописным, писал его масляными красками на подрамнике, а
Надю попросил встать на берегу около баньки. Эта картина
впоследствии, как и многие другие, осталась в оккупированном
немцами Детском Селе и пропала.
   Однажды, Надя пригласила меня погулять в лесу, сказала, что
её отпустили хозяева. На ней было светлое чистое платье, и мы
отправились на большак. Это было для меня новое слово. Мы
уходили всё дальше и дальше, а лес становился всё гуще и мрачнее.
Я шла впереди, смотрела по сторонам на толстые стволы высоких
сосен и не заметила, когда Надя исчезла. Сначала я решила, что
она отошла по надобности. Но время шло, я звала, но никто не
отзывался. Я решила, что нужно быстро идти в деревню, просить
о помощи, что если на неё напал волк или рысь? Через какое-то
Надя меня догнала и смеясь, сказала, что хотела меня напугать, ду-
мала, что я начну кричать и плакать. Меня это очень обидело, я
думала, что мы друзья, несмотря на разницу в возрасте. После
этого я ушла домой и больше никогда не приходила к Наде.   
   Наша маленькая девчоночья компания тем временем задумала
ставить пьесу в риге, в то время совершенно пустой. Режиссером
была девочка из Ленинграда, приехавшая к бабушке. В Ленинграде
она ходила в драматический кружок. К сожалению, не помню, что
это была за пьеса и досталась ли мне какая-либо роль. "Режиссер"
вскоре уехала из деревни.
   Однажды всей компанией мы отправились в дом к одной из
девочек, она обещала угостить нас яблоками, думая, что в доме
никого нет. Но там оказался её старший брат, который повел себя
грубо, начал на нас кричать и выгонять вон. Девчонки оробели и
хотели уходить, но я выступила вперед и выдала ему всё, чему
научилась в Луге. Он очень удивился, сказал, что культурная де-
вочка не должна так выражаться. Я объяснила, что мы пришли
только для того, чтобы поесть яблок, а он с нами так грубо разго-
варивал. В результате он провел нас в сад, залез на яблоню и
сбросил нам яблок. Девчонки были очень благодарны ему, даже
слишком, мне это не понравилось. Все они говорили одно и то
же: "Желаем тебе хорошую жинку!". Но мне он сказал, что всё
равно пойдет к родителям и пожалуется им. Я пошла домой и
всё рассказала, меня прорабатывала и мама, и тетя Валя, а
брат девочки так и не пришел.
   Лето заканчивалось, предстояло трудное возвращение  домой.
В Невеле на вокзале перед приходом проходящего поезда соби-
ралась толпа. Отец вскакивал на ходу поезда,  на ступеньку ва-
гонной площадки с небольшой поклажей и занимал места, за-
тем из толпы выдергивал меня и часть вещей и сажал меня в
вагон. Оставшись в вагоне, думала что уеду, а родители с
вещами останутся.
   Осенью после возвращения домой опять начались уроки
скрипки. Мама за малейшую ошибку выходила из себя, кричала
и возмущалась. Я очень похудела, побледнела, чувствовала
себя плохо и как-то отупела, играла бессознательно, как
автомат. Преподаватель скрипки говорил маме:
 "Что это она у вас совсем зачичкалась?".

     Началась финская война, стало трудно с продуктами, меня брали в
очередь за сахаром, чтобы получить ещё одну порцию товара. Окна
закрывали темными шторами для светомаскировки. Бабушку пара-
лизовало, исчезла речь, в доме было безотрадно.
   Наш дом пионеров с начала холодов не отапливался. Уроки скрип-
ки проводились на квартире одной из учениц. Я много рисовала, по-
гружаясь в другой мир, заполняла рисунками альбом за альбомом. В
один из вечеров папа взял меня в дом Чистякова и представил пле-
мяннице художника Варваре Матвеевне Баруздиной. Мы поднялись
по скрипучей деревянной маленькой лесенке в верхние комнаты.
Стены небольших очень уютных комнаток были сплошь увешаны
картинами разных размеров. Мне понравился портрет мальчика с
грустным личиком. Я спросила: " Почему он такой грустный?".
Варвара Матвеевна рассмеялась и сказала, что позировать очень
трудное занятие, тяжело сидеть не шевелясь.  Мне она в этот вечер
объяснила как рисовать голову в зависимости от её положения.
Было очень интересно, мы с папой приходили ещё раз. Меня
очаровала атмосфера старинного дома и сама хозяйка маленькая,
сухонькая Варвара Матвеевна с проницательными умными
глазами.
   Кончилась финская война, она унесла жизни многих ленин-
градцев. Мои тетки  хотели поскорее поехать в Куоккала, посмотреть
на свои дачи, побывать в Пенатах. Летом мы отправились на Ка-
рельский перешеек. От дач Рейх близ деревни Лютахента ничего не
осталось кроме фундаментов. На лето сняли дачу в деревне Тулукало,
большую комнату с застекленной терассой. Тетки сказали,что этот
дом принадлежал лавочнику Саволяйнен. Дачи Рейх были недалеко
от этой деревни и они сюда ходили.
   На этой даче мы жили вместе с Наташей Калашниковой, моей со-
ученицей по классу скрипки, и нашим тетями. По воскресеньям при-
езжали наши родители, мои или Наташины. Гуляли мы с Наташей в
основном с моей тетей Ольгой Францевной в окрестных лесах. Она
была счастлива, что попала в места своей молодости и не задумы-
валась о том, что в лесных чащах могут быть мины, ведь война
кончилась только несколько месяцев тому назад. Мы ни о чем не
думали и ничего не боялись.
   Однажды, после блуждания по густому лесу, мы вышли на поляну,
там одиноко стоял финский красный домик, мы подбежали ближе.
Стекол нет, дверь распахнута, весь дом изрешечен пулями. Вокруг
гнетущая, зловещая тишина, нехорошее место. Мы быстро ушли.
   При посещении усадьбы Пенаты И.Е.Репина на меня большое
впечатление произвела его мастерская. Там висел портрет Вален-
тины Францевны Рейх, написанный Юрием Репиным. Экскурсовод
сказал собравшимся, что это портрет неизвестной. На столике лежа-
ла шапочка Ильи Ефимовича, в которой он работал. Множество
картин, кистей и других мелочей. В столовой стоял огромный стол.
На нем находился стол меньшего размера с рукоятками, каждый из
гостей за рукоятку мог повернуть к себе этот стол и взять нужное
блюдо.
    Мои тетки обратились к экскурсоводу и сообщили, что на порт-
рете изображена их сестра Валентина Францевна Рейх. 
   Наступил август, и мы уехали в Детское Село. Мне предстояло
идти в первый класс. Настал торжественный день. Я сижу в синем
рабочем халатике за партой, всё у меня новое: книги, ручки (перь-
евые), тетради, специальный мешочек, в котором носили черниль-
ницу. Я знала, что должна оправдать надежды большой семьи,
должна быть отличницей.
   Рано утром, раньше всех, я прихожу в класс, раскладываю тетради,
учебники, затем выхожу в широкий светлый коридор и, заложив
руки за спину, хожу из конца в конец. Больше всего я хочу увидеть
Марио, испанца из второго класса, который мне нравился.
   Два года тому назад в Детское Село были привезены испанские
дети, воюющих против Франко и фашизма республиканцев. Моя
тетя Лидия Францевна работала в детском испанском доме для
дошкольников. Я ходила иногда в сад этого дома и была знакома
с девочками Мари-Соль, Амайей, Виолеттой, мальчиками Пепи-
ном и Виктором. В этом же детском доме я познакомилась с мо-
лодой испанкой, муж которой сражался в Испании и её малень-
ким сыном по имени Ленин. Однажды она дала мне Ленина на
руки, я была невероятно счастлива. Но она сказала: "У Ленин
мокрый панталон".
   В детском  доме было нескольких испанских женщин воспита-
тельниц. У нас дома устраивались музыкальные вечера, эти жен-
щины приходили к нам и мама играла им произведения испан-
ских композиторов. У женщин были ноты испанских народных
песен и мама играла их прямо с листа. Потом мы пили чай под
нашим желтым абажуром. Лидия Францевна довольно быстро
овладела испанским языком на бытовом уровне. В школе на пе-
ременах мы играли в зале вместе с испанскими девочками из
второго класса.
   После школы я с большим желанием часами занималась само-
стоятельно игрой на скрипке. Играла чешские народные песни
и вся моя душа переполнялась радостью жизни. Предполагалось,
что следующей осенью я поступлю в десятилетку при консерва-
тории. Преподаватель скрипки Лев Абрамович был мною дово-
лен. Теперь мы с Наташей и тетей Олей ездили к нему домой в
Ленинград на занятия.
   Впервые я встречала новый 1941 год вместе с родителями.
Мне хотелось спать, но я крепилась. К сожалению, на это раз
у нас не было елки, так как родители не смогли её достать.
   Наступил май месяц, в последний день занятий вместо уро-
ков учительница повела нас в Александровский парк. Мы со-
бирали подснежники, бегали по траве. Я получила табель,
в котором были только  отличные оценки. Родители обдумы-
вали куда поехать на дачу. Алек уезжал к родным своей мамы
под Тихвин. Зимой у него умер папа. Меня пригласили к ним
в квартиру, проститься с ним. "Поцелуйтесь" - скомандовала
его мама. Не знали мы тогда, что расстаёмся  надолго.